— Понял, — кивнул тот. — Сделаю. Не тревожься.

Могута повернул коня и дал ему шпоры. Жеребец поскакал вперед по дороге. Ратьшины вои пристроились следом. Сам боярин отъехал в сторонку, пропуская мимо себя татар, обоз и гридней князя Романа. Федор со своими людьми поотстал. Пришлось подождать. Когда полусотня княжича на рысях поравнялась с Ратиславом, он заметил, что из полуденных ворот вылетел еще десяток всадников. Подгоняя лошадей, они понеслись к холму, где остановился боярин и подъехавший к нему княжич. Федор всмотрелся в скачущих всадников. Сказал:

— Олег, вроде, впереди. Отец чего-то забыл? Послал догнать?

Ратислав пожал плечами. Чего гадать? Сейчас все узнаем. Отряд прогрохотал по бревнам моста через речку Черную и начал подниматься на холм. Во главе его, действительно, скакал Олег Красный. Поднялись всадники на холм быстро, и вскоре князь Переяславский осадил коня рядом с княжичем и боярином.

— Отец чего-то хочет передать? — сразу спросил Федор.

Сияющее, разгоряченное скачкой лицо Олега приобрело озадаченное выражение. Потом он понимающе хохотнул, ответил:

— Нет, брат, ничего передавать не велено. Просто отпросился с Ратьшей на засечную черту. Чего мне тут. Тиуны да воеводы сами с боярами да воями разберутся — скука! А я там, у границы побуду. Может, первым с татарами схлестнусь, коль повезет.

— Рад тебе, брате, — улыбнулся княжич Федор. — Веселее дорога будет.

— И я рад, — поприветствовал Олега Перуновым знаком Ратислав. — Едем, а то наши далеко вперед ушли.

Отряду приходилось подравнивать скорость под обозные телеги. Потому ехали не быстро. Короткий предзимний день шел к концу. К сумеркам едва успели добраться до Крепи. Мелания, не ждавшая Ратьшу обратно так скоро, тем не менее, подсуетилось и вскоре стол в трапезной был накрыт. Стол богатый — год выпал урожайный, в закромах всего хватало. Гридням накрыли в просторных сенях — все они в трапезную не влезали. Татар же посадили с собой — обижать их не стоило. На скамьях, было видно, татары чувствовали себя неуютно — как и половцы привыкли, видать, сидеть, поджав ноги, на шкурах в своих юртах. Но ничего, усидели.

Выпили, закусили. Еще выпили. Навалились на еду — с морозца да с дороги животы подвело не в шутку. На обеденный привал, по согласию с татарами не останавливались — чего зря тратить и так короткое светлое время. Насыщаясь, Ратьша поглядывал на степняков. Те ели много и жадно. В основном мясо и сыр. На хлеб и рыбу вообще внимания не обращали. К медовухе, впрочем, прикладывались часто — видно еще раньше распробовали сей напиток. Захмелели татары быстро. Загомонили о чем-то своем. Сидящий рядом с послом Осолук, внимательно прислушивался к их разговору, не забывая подливать медовуху в опустевшие чаши. Князь Роман за время пути помягчел. Даже перекинулся несколькими фразами с Ратиславом и Олегом. С Федором не говорил, но уже и не отворачивался. За столом, влив в себя несколько чаш медовухи и утолив первый голод, совсем размяк, вступил в разговор молодых князей и Ратислава. Шутил добродушно. Потом заговорил с Федором о том, как им себя вести в татарском стане. Слава богам! Подумалось Ратьше. Хуже нет, когда без согласия делается какое-то дело. Особенно такое важное, как это вот посольство.

Поговорив с Федором, Роман Коломенский попытался разговорить через Осолука татарского посла. Тот вначале воротил нос, но потом, слово за слово начал поддерживать беседу и вскоре, вообще, разразился хвалебной речью — какой он, Онгул (так звали посла), великий воин и как близок он к великому Джихангиру. Суть того, что говорил монгол, через пятое на десятое переводил Осолук. Князь Роман внимательно прислушивался к переводу. До Ратислава, сидевшего далековато от татар, долетали только отдельные слова.

Пир длился и длился — предзимний вечер долог. Роман и Онгул уже сидели полу обнявшись и что-то говорили друг другу. Осалук пытался переводить, хоть перевод им, похоже, уже был не очень и нужен. Голова у Ратьши тоже плыла, но он старался все подмечать. Роман хочет подружиться с татарином. Молодец! Может пригодиться для дела. Федору бы еще к татарскому послу подластиться. Но, глянув на княжича, Ратислав понял, что о таком и мечтать не стоит: Федор смотрел на обнимавшихся князя и посла с нескрываемой брезгливостью. Да, плохой из княжича посол. Понятно, что Великому князю деваться было некуда, потому и отправил сына, но главой посольства тогда надо было назначать, все же брата, отодвинув гордость и обиду. Вот этот прирожденный переговорщик.

Потом захмелевший Олег начал говорить обидные слова татарам. Посол, занятый беседой с князем Романом, вначале не обращал внимания на разгорячившегося русского, но Олег, видя это, заговорил громче и Онгул начал интересоваться у Осалука, что хочет сказать русский князь. Хитрый половец, ответил что-то и посол, вроде, успокоился. Олег начал подниматься из-за стола, намереваясь подойти к татарину поближе. Ратислав приобняв побратима за плечи, усадил его на место и, подлив в чашу меда, выпил с ним за победу над ворогами. Дождавшись, когда князь осушит чашу, кликнул Меланию, кивнул незаметно на Олега. Мамка исчезла ненадолго, а потом появилась с двумя дворовыми девками. Те с шутками и игривым смехом вывели князя из-за стола и увели его в гостевые покои. Татары проводили девок завистливо-похотливыми взглядами. Ратьшу от того аж передернуло. Ох, нельзя пускать сюда незваных пришельцев, ох, нельзя.

Когда еще две девки зашли в трапезную и стали убирать грязную посуду, один из татар не удержался и, ухватив одну из них за талию, попытался усадить себе на колени. Та взвизгнула, попыталась вырваться, но татарин оказался цепок. Одной рукой удержал ее на коленях, а вторую запустил в вырез сарафана. Такого не мог снести и Ратьша. Не говоря уж о Федоре. Оба вскочили, сжали руки на рукоятях ножей: мечи и сабли по обычаю были оставлены в оружейной в сенях. Князь Роман, глаза которого неожиданно стали совсем трезвыми, тронул за плечо татарского посла, что-то сказал негромко. Осалук перевел. Совсем пьяненький Онгул собрался, глянул на расшалившегося воина, грозно прикрикнул на него. Тот неохотно отпустил девку, прижал правую руку к груди, поклонился начальнику. Ратислав сел на место. Надавив на плечо Федору, усадил и его. Подивился про себя: надо же — пьяный, распаленный похотью татарин, сразу подчинился. Сумел бы он, Ратьша вот так одним словом осадить своего пьяного возжаждавшего любви воя? Подумал и честно признался себе — далеко не всякого. Видно, приучены к порядку воины в монгольском войске. Для монголов это хорошо, для русских — плохо.

Пир